«Привет, Джо».

«Не спишь, милая?»

«Раз открыла тебе дверь, то не сплю».

«Поехали претензии! А я-то ведь по-хорошему».

«Вот только не надо начинать, милый. Я очень устала сегодня на работе… Господи, да где ты так штанину-то запачкал? Дерьмом несет!»

«Постираешь! Жена все-таки, а не баба приблудная. А я не устал, думаешь? Я, между прочим, целыми днями на работе вкалываю. Деньги тебе на тряпки зарабатываю. Впрочем, тебе наплевать».

«Ужинать будешь?»

«Буду, если мне хоть что-то дадут в этом доме».

«Я задала простой вопрос, неужели нельзя просто ответить? Я, между прочим, тоже работаю!»

«Не ори на меня! Я ответил! Не слышала – уши прочисть! Лучше бы дома с детьми сидела и не выпендривалась».

Джон Скот удовлетворенно отложил блокнот и ручку на откидной столик своего одиночного купе-люкс. Это был сухонький человечек лет шестидесяти, сутулый, в очках с тяжелой черной оправой. Сальные пряди рыжих волос были откинуты с непропорционально высокого лба, напоминавшего мраморное кладбищенское надгробие.

«Надо еще кипящую кастрюлю с грязными носками на плиту. Вздувшуюся пачку кефира в холодильник. И у детей – пусть их трое – подростковые проблемы. Нет, лучше младенцы с жесткой аллергией и незрелостью кишечника. И тесно, тесно, и закрыты окна. И любимые тапочки Джо погрызла собака, слюнявая и вонючая»…

Как заблуждаются малообразованные люди, представляя себе Ад источником всего лишь банальных физических страданий! Наделенные хоть какой-то фантазией переводят страдания в духовную плоскость, но почти всегда оперируют мнимыми категориями, как то: «любовь» или «ненависть». А все гораздо, гораздо проще! Истинная модель всегда подразумевает ясность и простоту, будь то в астрофизике или в психологии человеческих отношений.

Длинный поезд рыжевато-серой гусеницей полз по старым рельсам Первого отсека Станции. Астрофизическая лаборатория профессора Джона Скота в очередной раз переезжала. Мятежникам удалось разгерметизировать два рабочих блока-полигона. Под угрозой оказались и жилые блоки сотрудников.

Скот налил себе коньяка в колпачок фляги и снова взялся за блокнот. Четырех дней пути как раз хватит написать презанятный рассказ. Смена тем для размышления – лучший отдых. А над «деяниями» мятежников пусть ломают голову хозяева.

За окном царило умиротворяющее однообразие. Параллельно рельсам, по старым, покореженным плитам пола, тянулись гроздья пыльных проводов. Только искусственная гравитация позволяла отличить пол от низкого потолка – те же испещренные заклепками алюминиевые плиты, те же заплетенные косы давно потерявших цвет кабелей.

Поезд еще больше замедлил ход. Зашипели плотно входящие в пазы двери и окна, превращая каждое купе в герметичную капсулу с автономной системой циркуляции кислорода. Стены Первого отсека разошлись, и поезд осторожно двинулся по одному из магнитных мостов, соединяющих Первый отсек Станции со Вторым. Удерживаемые магнитными тросами, вагончики словно плыли среди звездной россыпи. Профессор Скот любил смотреть в окно на этом перегоне, иногда ему было немного жаль давно погасшее Солнце.

Второй отсек начинался большим пенитенциарным блоком. Вдоль рельсов заскользили однообразные низкие строения с узкими решетчатыми окнами – допросные. Камеры, как знал Скот, располагалась на нижних уровнях. И без того еле ползущий поезд замер совсем: начались бесконечные остановки-досмотры. На протяжении многих лет профессор Скот регулярно читал заключенным лекции по эстетике, литературоведению и астрофизике, а потому беспрестанно заглядывающие в купе вооруженные хмурые надзиратели не нарушали его душевный покой.

Тюремные строения сменились складами. Поезд набирал ход. Скот вышел в узкий коридор и отправился к проводнице за чаем. «Не надо ли добавить Джо еще любовницу для полноты изображения семейного ада?» – неспешно размышлял он. Вернулся. Толкая плечом, отодвинул тяжелую дверь купе, обеими руками держа большую горячую чашку. Ветер, остро пахнущий маслом и железом, дохнул ему в лицо из распахнутого окна. Профессор судорожно сглотнул. Ошпарил пальцы чаем, но не почувствовал этого.

- Закройте дверь, – тихо сказал гость. Огромные ярко-синие глаза уставились на Скота.

- Ой, господи! – ахнул профессор.

Он уже видел эти глаза, видел, всего месяц назад. Видел сквозь решетку. И слышал этот голос. И его песни. И был свидетелем того, как сотни заключенных подхватывали его слова. Коуэрр’вваалланн. Он предпочел более привычное человеческому уху имя: Корвалан. Вот уже десять лет он был предводителем мятежников, их вождем и легендой, их голосом, их силой.

- Дверь! – хрипло повторил гость.

Голос заставлял цепенеть профессора Джона Скота. Голос гремел, повелевал, звал…

«Смерть – в цепях существованье,

В униженьи, в оскорбленьях.

Слушай, доблесть, звуки горна!

И с оружьем в бой стремись»…

Корвалан тяжело поднялся. Оперся рукой о стену, оставив на ней влажный красный след. В просторном купе вдруг сразу стало тесно. Сам осторожно закрыл дверь и почти упал обратно на сиденье. Закрыл глаза и несколько минут тяжело дышал.

Поезд все набирал скорость. Скот так и застыл с чашкой в руках, смертельно боясь шагнуть к гостю, но и не смея выйти из купе. Мысли неслись галопом, сбивая одна другую…

Корвалан из-под полуопущенных век внимательно разглядывал своего невольного попутчика.

- Вы – профессор Джон Скот. Так? – он снова приподнялся, взял у Скота чашку чая и жадно сделал глоток. – Сядьте, пожалуйста.

- Так, – послушно кивнул Скот.

- Рад встрече с крупнейшим астрофизиком человеческой расы. Мне очень понравилась ваша последняя работа по исследованию планет земной группы, – неожиданно сказал этот легендарный вдохновитель революционного движения на Станции.

- А? – опешил Скот. – Да, господин…

- Корвалан. Просто, без «господин». Господ и хозяев всевозможных рас у вас, людей, хватает и без меня! – голос гостя был еще слаб и тих, но тон вполне уверен. Тон властного агрессивного вождя.

«Ой, господи». Скот отвел глаза. Он не выдерживал этот требовательный пронзительно-синий полыхающий взгляд. Его зазнобило, а в ушах звучало и звучало однажды услышанное:

«Слушайте, смертные! Крики священные: Свобода! Свобода! Свобода!»

- Ну, – промямлил он. – Да, в моей работе были некоторые оценки, сугубо теоретические… Я искренне польщен, что вы меня удостоили, так сказать…

- Почему ж теоретические? – живо перебил Корвалан, допив чай Скота. – Вы обнаружили и исследовали несколько планет ближайших звездных систем, пригодных для жизни людей.

- В некотором роде… Но необходимы еще расчеты.

- Вы очень талантливый ученый и легко закончите все расчеты в ближайшее время, – заявил гость. – Я обеспечу захват космодрома Станции. И я освобожу вас. Вы обретете новые Солнце и Землю.

Профессор Скот чуть не задохнулся от накатившего ужаса. И с еще большим ужасом он видел, что Корвалан хорошо видит его состояние. И, наверняка, толкует определенным образом. И размажет сейчас по стене, как, как… «отступника революции» или как там у мятежников принято называть эти восстания против хозяев. Или вообще поезд взорвет – что ему чужие жизни, если своей не жалко? Скот вдруг вспомнил, как в камере пытались заставить Корвалана замолчать. Не менее пяти человек избивали его железными прутами. Наркотическая химия и даже электрошокеры на это синеглазое чудовище не действовали. Заключенные на всех пяти этажах «подземной» тюрьмы вдохновенно подхватывали его гимны, и для надзирателей начинался настоящий ад.

- Хотите коньяку? – угодливо предложил Скот, стараясь, чтобы его голос не дрожал. И старался не глядеть на обхватившие чашку шесть пальцев с вырванными ногтями.

- С удовольствием.

Скот, секунду поразмыслив, порылся в своем портфеле, достал бутылку и поспешно налил гостю полную чашку. Корвалан осушил ее залпом. Заметно оживившись, оглядел купе. Заметил блокнот и ручку на столике.

- Над чем работаете, Джон? Над поиском планет?

- Нет… Ну, пока нет, – поправился Скот, все еще дрожавшими пальцами плеснув в колпачок фляги и себе коньяку. Выпил и плеснул еще. – Тут некоторые, так скажем, философско-литературные размышления. Про Ад.

- Ад? – с интересом переспросил Корвалан. Встряхнул гривой густых черных волос, откинул голову на высокую спинку кресла. – Расскажите.

- Я рассуждаю о том, что Ад далеко не исчерпывается душевными и физическими страданиями.

Корвалан улыбнулся, блеснув клыками.

«Господи, ну и зверь! Чтобы иметь право отстаивать какие-то там права людей, надо для начала хоть немного походить на людей, иначе у образованного сообщества возникнут вполне закономерные вопросы… А что мне проводнице отвечать, если спросит про эти кровавые пятна на стене!? Ой, господи ты боже мой. Собрался я поработать в дороге спокойно!»

- Простите… Разумеется, физические страдания очень мучительны и…

- Я понял, понял, – миролюбиво взмахнул рукой Корвалан. – И совершенно согласен с вами. Боль преходяща. Это просто контраст будущего успеха. Неизбежного успеха, которого упорный и стойкий всегда добивается.

Осмелев от коньяка, Скот зачитал вслух начало рассказа про Джо.

- Ад – это всегда Ад «бытовой». Он рождается из ничего, просто из особенностей человеческой психики, из непредсказуемых флуктуаций в алгоритмах мышления, которые заставляют нелогично толковать совершенно нейтральные фразы. А потом неконтролируемо разрастается подобно пожару.

Корвалан слушал, не перебивая, склонив набок голову.

- Это все очень мелко, Джон, – сказал он, наконец.

- Не скажите! – запальчиво возразил Скот. Чем больше он говорил, тем больше ему нравилась собственная идея. – Постепенно и неотвратимо измученный мелким бытом человек весь мир воспримет как Ад.

- А что скажете о любви, дружбе, предательстве, верности? – прищурился гость. Его простая манера говорить располагала к диалогу. Интуитивно это почувствовав, Скот уже не боялся возражать, хотя начинал испытывать возрастающее чувство неловкости от наивности своего собеседника.

- О, это же детские категории. Они слишком общие, чтобы значить хоть что-то определенное в непредсказуемости человеческих отношений. Говоря языком физики, «любовь» – это идеальный детерминизм, а все человеческие отношения – чисто квантовые. Если вы понимаете такую аналогию.

- Отчасти, – снова улыбнулся Корвалан.

- При детальном рассмотрении все эти ваши «верность» и «предательство» распадаются на обычные бытовые проблемы. Как атом на элементарные частицы. И человек начинает чувствовать себя как в Аду. Непонимание близких людей, выросшее из простейших бытовых неурядиц, терзает человека сильнее всего. Мир ведь таков, каким воспринимает его человек. С этим-то вы не поспорите?

«Обсуждать такие мысли с нелюдью – какая ирония».

- А если человек находится в Аду, но не осознает этого? Совершенно не терзается, а чувствует себя даже счастливым?

- Как это? – удивился Скот неожиданному повороту мысли собеседника.

- Очень просто. Вот представьте. Человек твердо считает, что жизнь идет так, как и должно. Но не замечает, что постепенно лишается извечных человеческих ценностей. Забывает, в чем истинный смысл жизни.

- Э, бросьте! Самый старый и самый дурной вопрос – о смысле жизни. Это еще менее конкретно, чем рассуждения о любви и предательстве.

- Не перебивайте, – терпеливо сказал Корвалан. – Однажды человека перестает интересовать продолжение рода. Однажды он перестает видеть друзей. Он не помнит добра и не благодарит за него. У человека изменяется восприятие реальности, становится избирательной память.

- Боюсь, я не понимаю вас.

- И я боюсь, Джон. Боюсь, что вы, люди, действительно перестали понимать основные законы цивилизации. Кто вы сейчас есть, Джон? Однажды ваше Солнце погасло, вы переселились на эту вот Станцию. Но ресурсы самой распрекрасной и технологически совершенной станции всегда ограничены, она ведь не живая планета… И вы дали возможность иным расам распоряжаться вами, вашими мозгами, вашими способностями. Однажды вы посчитали благом быть кому-то нужными. Еще бы! Гибель человечества была так близко, а тут вам предложили помощь. Предложили полное обеспечение. Предложили очень долгую жизнь. Вы были драгоценным камнем на аукционе всевозможных рас! И вас купили. Взамен на вашу науку. Теперь от человечества остались лишь ученые и надзиратели за «недовольными» таким вот тупиковым исходом.

- Что ж плохого вы видите в процветании науки? Люди стали высоко эрудированными специалистами.

Скот отпил коньяка прямо из фляжки.

- Но где дети твои, Джон? Где жена твоя? Где дети твоих сотрудников? – глаза Корвалана яростно сверкнули. – Их нет и не будет, потому что они вам больше не нужны. Вы стали автоматами. Вас используют: как стадо автоматов, как высокообразованный скот. Вы забываете простые, бывшие когда-то вечными человеческие ценности.

- За все надо платить, Корвалан, – Скот зло отвел глаза. – Мы получили долгую жизнь от наших хозяев и возможность совершенствовать познания. Не об этом ли так долго мечтали люди? Если вы вдруг забыли, Корвалан, были и есть расы, которые предлагают разводить нас, людей, всего лишь ради мяса, а не ради мозгов! Нам и так несказанно повезло!

- Но вы все умрете, Джон. И ничего не останется после вас.

- Останутся наши идеи, наши решения, наши труды! А что до смерти – то все расы умирают, рано или поздно.

- Но ведь есть выход! Вы сами исследуете планеты, пригодные для человека. Для кого вы их исследуете, тоже для «хозяев»!?

- Мы умрем прежде, чем доберемся до этих райских планет. Это абсолютно дикий, опасный и нереализуемый план.

- И это говорит представитель некогда самой бесстрашной расы. Вас не коробит, что у вас есть «хозяева»?

- Ну, вот что… Вам, я вижу, людей не понять! И вообще… Я, извините, не понимаю, что вам-то, вам, за дело до наших, человеческих путей!?

Корвалан осекся. Прикрыл глаза и некоторое время сидел молча.

- Мы говорили об Аде, – спокойно продолжил он. – Так вот ад – это когда человек забывает о том, что он человек. Деградирует, теряет человеческие мотивации, одну за другой. И однажды, не замечая того, оказывается жалким обрубком, «мозгом в банке». Послушно выполняет приказы «хозяев». Безотказно решает задачи «хозяев». И думает, что это есть норма жизни. И полагает, что это есть счастье. Да, Ад – это не простая модель Тантала и Сизифа. Но это и не ваш «бытовой» Ад, который вы мне так подробно, хоть и без особого литературного вкуса нарисовали сейчас. Вы разменялись на мелочи, Джон, но не увидели главного. У вас, людей, почти не осталось желания ответить на унижение, на оскорбления. У вас, людей, нет гордости. Умирает историческая память – святыня любой расы.

Корвалан наклонился ближе к Скоту и оскалил клыки.

- Да я в тысячу раз больше человек, чем вы.

- А не вы ли собирались «заставить» меня искать планеты? – взвизгнул профессор, отшатнувшись. – Чем вы лучше наших хозяев!? И вы не менее чужой нам! Наши хозяева, в отличие от вас, не ведут свое, как вы изволили выразиться, «стадо», на мученическую смерть! А скольких любителей свободы уже расстреляли в тюрьмах по вашей милости, господин благодетель!? И сколько еще расстреляют, тех, которые пойдут за вами!?

- Я никого не заставляю, – тихо сказал Корвалан.

- Причем, заметьте! – выпалил Скот. – Пойдут, скорее всего, даже и не за идеи, а просто потому, что вы обладаете каким-то гипнозом…

Поезд остановился.

Корвалан резко повернулся к окну, а Скот выбежал в коридор и кинулся к проводнице-надзирательнице.

- Еще чаю, профессор? – спросила она, цепко оглядывая встрепанного Скота.

- Нет, я… – вдруг растерялся Скот.

- Что-то случилось? – спросила она абсолютно спокойно и доброжелательно. Однако ее лицо заострилось, напряглось как у гончей, готовящейся выполнить свою единственную полезную функцию.

- А… а почему мы стоим?

- По техническим причинам.

Скот услышал, как открылись наружные двери. Услышал топот ног в тяжелых военных сапогах.

- А я здесь вот, в коридорчике, – залепетал он, пятясь. – Я уж в свое купе несколько часов не заходил, прогуливаюсь вот по коридорчику…

Позади проводницы распахнулась дверь, и ворвались вооруженные люди. Скот оказался зажатым в коридоре.

- Не надо, – шептал профессор. – Я ничего не делал. Я не открывал ему окно, я просто за чаем ходил… пришел – а он сидит… Ой, господи…

- Беглец здесь, – деловито отчеканила проводница. – Приказ – стрелять на поражение. А этот вот его укрывал, – она брезгливо указала на Скота. – Лучше его убрать.

Солдаты вскинули короткие лучевые ружья, стволы смотрели прямо в лицо обмершему профессору. Но за мгновение до выстрелов сильные руки Корвалана дернули Скота в сторону. В коридоре было не развернуться, и Корвалан просто закрыл его своим телом. Прожигающие плоть лучи разорвали ему бок. Кровь брызнула на лицо Скота. Неистовый рев вывел профессора из полуобморочного состояния. Швырнув Скота в купе, Корвалан ринулся на торопливо перезаряжающих оружие людей. Почти втрое массивнее каждого из солдат, он просто смял их в узком коридоре. В его стальной хватке хрустнули позвонки надзирательницы. Солдаты остались лежать со сломанными шеями.

С противоположного конца вагона зашипели новые выстрелы. Корвалан пошатнулся. Обрушился всем своим весом на оконное стекло. По стеклу обильно пошли трещины, но оно выдержало. Еще залп. Солдаты стреляли издалека, никто не посмел подойти ближе. С рычанием Корвалан тяжело упал на колено. Его грудь и плечи превратились в сплошную кровавую рану. Поднялся снова. Ударил обеими руками в стекло, и оно брызнуло осколками. Залп. Корвалан судорожно дернулся, вцепился окровавленными пальцами за край окна. И вывалился наружу.

Даже когда поезд тронулся, Скот долго не решался выглянуть из своего купе. Подтащил кресло к стене, высокой спинкой закрыв кровавые пятна. Умылся в маленькой раковине и тщательно помыл руки. К несказанному счастью профессора, больше его никто не тревожил, до самого Одиннадцатого отсека и его новой лаборатории.

«Надо бы написать рассказ обо всех сегодняшних событиях. Красиво должно получиться, особенно про этот синий обжигающий взгляд и черные всклокоченные волосы. Надо написать эпиграфом какую-нибудь высокопарную дешевую банальность, типа «могучая воля, великая слава – твое достоянье на все времена». Харизма, конечно, у этого господина имеется, но слишком уж он наивен и прост, – размышлял Скот. – Сначала надо закончить про Ад. На чем я остановился? Кажется, на слюнявой собаке». Он увлеченно принялся писать дальше.

«Чтоб этой шавке сдохнуть, она изгадила мне тапочки!»

«Помни, чья это квартира, милый. И помни, что я простила тебе измену с той рыжей девкой!»

«Да, и надо не забыть словарик терминов составить, – думал Скот. – Что такое «кефир» и что такое «жена».

- Приехали, профессор, – в купе вошел местный станционный надзиратель.

Джон Скот торопливо собрал вещи. Замешкался, выходя из купе. Надзиратель легонько ткнул его в спину рукоятью плети. Сегодня он был в очень хорошем настроении.

Рассказ предоставлен для литературного конкурса Космооперы.ру «…И ад кромешный»