Чужая боль. Дуэль "Будущее в твоих руках"
Добавлено: 27 апр 2012, 07:09
ЧУЖАЯ БОЛЬ
Мария, зябко кутаясь в старенький пуховый платок, стояла у покосившейся калитки. Та тихо поскрипывала под порывами ветра, словно жаловалась на нерадивых хозяек.
Сосед мямлил что-то банальное о погоде и заискивающе заглядывал в глаза.
- Говори уже, Петрович, с чем пришел, - заторопила его продрогшая Мария. - Не тяни кота за хвост.
Он запнулся, потом кося в сторону, ни с того ни с сего как-то невпопад предложил:
- Дак, и забор вот покосился, того и гляди упадет. Хочешь, поправлю по-соседски?
Сказал и осекся, заметив ее пытливый взгляд, после короткой паузы отрывисто добавил:
- Лиза-то вернулась из города… Рак… Выписали вот… Говорят, неоперабельная. Домой, значит, отправили умирать.
Отвернулся, что-то смахнул с небритой щеки, виновато проворчал:
- Что-то в глаз попало.
Мария отвела взгляд. Слышала уже, ведь в деревне все новости разносятся со скоростью электронного письма в Интернете.
В магазине и на почте местные кумушки только и судачили о том, что жена Петровича скоро помрет, некоторые даже с интересом присматривались к будущему вдовцу: по деревенским меркам он мужик рукастый. Можно сказать, что и не пьющий практически. Не то, чтобы совсем ни капли спиртного в рот не брал, но выпивал в меру, не буянил.
- Не теряй надежды, сосед. Может все еще образуется, - говорила она и сама не верила своим словам.
Сосед промолчал, достал сигарету, помял ее пальцами и закурил. Мария и сама не знала, что еще сказать.
Ни она сама, ни Аня, ее дочка, так и не стали в деревне своими. Года еще не прошло с тех пор, как Мария купила в Кошкино дом. По деревенским меркам всего ничего: местные жители и тех, кто по десять лет здесь жили, считали чужаками.
Она хорошо помнила, тот день, когда грузовая машина въехала с их пожитками во двор. Дочка бестолково кинулась ей помогать разгружать вещи, толстый усатый шофер в большой кепке, из кабины поторапливал:
- Живей поворачивайтесь: время –деньги.
Лиза мимо проходила, увидела, как они с дочкой мучаются, таская тяжелые баулы, и сразу же пришла на помощь: живо позвала соседских мужиков, чтоб помогли разгрузить и внести пожитки в дом, чуть позже притащила целую кастрюлю пюре с жареной печенью, приговаривая:
- Я тут толчонки приготовила, поешьте. Голодные же с дороги.
Потом соседка не раз еще угощала их с Анечкой то маринованными огурчиками, то домашним вареньем, приговаривая:
- Ох, и ягода прошлым летом уродилась! Варенья наваривала на три года вперед. Нынешнее и ставить будет некуда. Вы ешьте, у меня его девать некуда.
Мария вздохнула, искренне не понимая, почему так не везет хорошим людям. Вон Спиридониха, сплетница и клеветница, в свои шестьдесят семь носится кобылой по деревне, и никакая хворь ее не берет. Не то, чтобы она желала сварливой бабе болезни, но особо не горевала бы.
Петрович бросил окурок, тяжело вдавил его в землю, затем порылся по карманам трясущимися руками и протянул ей скомканную газетную вырезку.
С черно-белой фотографии на нее смотрела Аня. Мария пробежала глазами статью и побелела: неужели все снова начнется. А заголовок как крупно набрали: «Юная целительница Анна Огонькова»!
Да чтоб вас разорвало, журналюги пронырливые!
Петрович заметил ее реакцию:
- Значит, правду пишут. И ты молчала…
Смотреть в его обвиняющие глаза было невыносимо, она заговорила, выталкивая из себя слова, которые застревали в горле, словно тяжелые камни:
- Ты не понимаешь. Анечка мне тяжело досталась. Нас из роддома сразу в детскую больницу перевели, мы там с ней почти прописались. Потом сменился главврач и выписал нас: мол, ничем помочь моему ребенку медицина уже не может. Как же я на него кричала, убийцей называла. Глупая… Вывели меня санитары под локоточки, потом и доченьку ко мне принесли.
Схватила Петровича за рукав и горячо продолжила:
- Представь, а ведь оно и к лучшему обернулось: дочка-то дома сразу на поправку пошла. Потом стала я подмечать: стоит мне приболеть, махом выздоравливаю, а Ане нездоровится, главное, симптомы-то один в один как у меня. День-два промучается, а потом ее отпустит. Мало-помалу до меня дошло, что у дочки дар.
Петрович попробовал ее перебить, но Мария не дала ему и слова сказать:
- Ты не понимаешь. У него ведь и оборотная сторона есть: она чужую боль на себя забирает. Ума не приложу, откуда это у нее, а? Маленькая была, как-то котеночка притащила… Его кто-то из окна дома выбросил. С высоты. Весь нос в крови, вялый, даже сил мяукать не было. А к утру Анечка и сама пластом лежала, как тот котенок, подушка вся в крови.
Она перевела дыхание и тихо-тихо сказала:
- Он выжил, Марысей назвали. Кошечка оказалась. Потом и соседи стали догадались: заболит голова, спина там или еще что, к Ане бегут, а моя-то альтруистка малолетняя никому не отказывает, всем помогает. Слухи как лесной пожар разошлись. Только видишь, сосед, в чем заковыка: то ли невдомек людям, что Тонечка за них болеет, то ли наплевать, да только времени силы восстанавливать у нее не осталось.
Она громко вздохнула, переживая старый ужас, и продолжила:
- Ты слушай, в газетах про это не напишут. Доченька моя в кому впала, месяц в больнице пласточком лежала. Потом ей легче стало, в себя приходить начала, смотрю, а в нашем дворе снова народ крутится. И как только узнали? Потянулись во двор дорогие машины. Стоят, ждут чего-то, соседок наших расспрашивают. Не поверишь, какие люди приезжали! Да все с охраной. Денег мне сулили, чтоб только в палату до Анечки их провела. Я сразу отказалась, так они медсестричек стали подкупать. Подумала я, подумала, продала квартиру, да купила домик в вашем Кошкино. Никому нового адреса не оставила.
Петрович опустил голову:
- Ты знаешь мою Лизу, она ни за что не согласится получить здоровье такой ценой. Прости, что плохо о тебе подумал. Не знал. Береги дочку.
Мария с тоской и бессилием наблюдала, как сосед, на глазах, словно постарев на добрый десяток лет, обреченно поплелся домой.
- Прости, - едва слышно прошептала вслед, - у меня одна дочка. Я не могу ее потерять.
Решительно закрыла калитку и пошла в дом.
- Анечка, чайку будешь? - спросила с порога. Дочка не отозвалась. Не чуя ног под собой, зашла в комнату Анюты и бессильно опустилась на стул:
-В прятки поиграть решила?
Обернулась к окошку и охнула: знакомая курточка и шапочка маячили на крыльце соседского дома. Что ж она делает? Почему не жалеет себя?
Мария прикусила губу: неужели мы, взрослые, сознательно давим в себе милосердие, добро, самопожертвование?
И только в наших детях иногда эти качества проявляются в концентрированном виде, чтобы мы видели: мы может быть и такими. Мы должны быть такими несмотря ни на что… Должны?
Мария, зябко кутаясь в старенький пуховый платок, стояла у покосившейся калитки. Та тихо поскрипывала под порывами ветра, словно жаловалась на нерадивых хозяек.
Сосед мямлил что-то банальное о погоде и заискивающе заглядывал в глаза.
- Говори уже, Петрович, с чем пришел, - заторопила его продрогшая Мария. - Не тяни кота за хвост.
Он запнулся, потом кося в сторону, ни с того ни с сего как-то невпопад предложил:
- Дак, и забор вот покосился, того и гляди упадет. Хочешь, поправлю по-соседски?
Сказал и осекся, заметив ее пытливый взгляд, после короткой паузы отрывисто добавил:
- Лиза-то вернулась из города… Рак… Выписали вот… Говорят, неоперабельная. Домой, значит, отправили умирать.
Отвернулся, что-то смахнул с небритой щеки, виновато проворчал:
- Что-то в глаз попало.
Мария отвела взгляд. Слышала уже, ведь в деревне все новости разносятся со скоростью электронного письма в Интернете.
В магазине и на почте местные кумушки только и судачили о том, что жена Петровича скоро помрет, некоторые даже с интересом присматривались к будущему вдовцу: по деревенским меркам он мужик рукастый. Можно сказать, что и не пьющий практически. Не то, чтобы совсем ни капли спиртного в рот не брал, но выпивал в меру, не буянил.
- Не теряй надежды, сосед. Может все еще образуется, - говорила она и сама не верила своим словам.
Сосед промолчал, достал сигарету, помял ее пальцами и закурил. Мария и сама не знала, что еще сказать.
Ни она сама, ни Аня, ее дочка, так и не стали в деревне своими. Года еще не прошло с тех пор, как Мария купила в Кошкино дом. По деревенским меркам всего ничего: местные жители и тех, кто по десять лет здесь жили, считали чужаками.
Она хорошо помнила, тот день, когда грузовая машина въехала с их пожитками во двор. Дочка бестолково кинулась ей помогать разгружать вещи, толстый усатый шофер в большой кепке, из кабины поторапливал:
- Живей поворачивайтесь: время –деньги.
Лиза мимо проходила, увидела, как они с дочкой мучаются, таская тяжелые баулы, и сразу же пришла на помощь: живо позвала соседских мужиков, чтоб помогли разгрузить и внести пожитки в дом, чуть позже притащила целую кастрюлю пюре с жареной печенью, приговаривая:
- Я тут толчонки приготовила, поешьте. Голодные же с дороги.
Потом соседка не раз еще угощала их с Анечкой то маринованными огурчиками, то домашним вареньем, приговаривая:
- Ох, и ягода прошлым летом уродилась! Варенья наваривала на три года вперед. Нынешнее и ставить будет некуда. Вы ешьте, у меня его девать некуда.
Мария вздохнула, искренне не понимая, почему так не везет хорошим людям. Вон Спиридониха, сплетница и клеветница, в свои шестьдесят семь носится кобылой по деревне, и никакая хворь ее не берет. Не то, чтобы она желала сварливой бабе болезни, но особо не горевала бы.
Петрович бросил окурок, тяжело вдавил его в землю, затем порылся по карманам трясущимися руками и протянул ей скомканную газетную вырезку.
С черно-белой фотографии на нее смотрела Аня. Мария пробежала глазами статью и побелела: неужели все снова начнется. А заголовок как крупно набрали: «Юная целительница Анна Огонькова»!
Да чтоб вас разорвало, журналюги пронырливые!
Петрович заметил ее реакцию:
- Значит, правду пишут. И ты молчала…
Смотреть в его обвиняющие глаза было невыносимо, она заговорила, выталкивая из себя слова, которые застревали в горле, словно тяжелые камни:
- Ты не понимаешь. Анечка мне тяжело досталась. Нас из роддома сразу в детскую больницу перевели, мы там с ней почти прописались. Потом сменился главврач и выписал нас: мол, ничем помочь моему ребенку медицина уже не может. Как же я на него кричала, убийцей называла. Глупая… Вывели меня санитары под локоточки, потом и доченьку ко мне принесли.
Схватила Петровича за рукав и горячо продолжила:
- Представь, а ведь оно и к лучшему обернулось: дочка-то дома сразу на поправку пошла. Потом стала я подмечать: стоит мне приболеть, махом выздоравливаю, а Ане нездоровится, главное, симптомы-то один в один как у меня. День-два промучается, а потом ее отпустит. Мало-помалу до меня дошло, что у дочки дар.
Петрович попробовал ее перебить, но Мария не дала ему и слова сказать:
- Ты не понимаешь. У него ведь и оборотная сторона есть: она чужую боль на себя забирает. Ума не приложу, откуда это у нее, а? Маленькая была, как-то котеночка притащила… Его кто-то из окна дома выбросил. С высоты. Весь нос в крови, вялый, даже сил мяукать не было. А к утру Анечка и сама пластом лежала, как тот котенок, подушка вся в крови.
Она перевела дыхание и тихо-тихо сказала:
- Он выжил, Марысей назвали. Кошечка оказалась. Потом и соседи стали догадались: заболит голова, спина там или еще что, к Ане бегут, а моя-то альтруистка малолетняя никому не отказывает, всем помогает. Слухи как лесной пожар разошлись. Только видишь, сосед, в чем заковыка: то ли невдомек людям, что Тонечка за них болеет, то ли наплевать, да только времени силы восстанавливать у нее не осталось.
Она громко вздохнула, переживая старый ужас, и продолжила:
- Ты слушай, в газетах про это не напишут. Доченька моя в кому впала, месяц в больнице пласточком лежала. Потом ей легче стало, в себя приходить начала, смотрю, а в нашем дворе снова народ крутится. И как только узнали? Потянулись во двор дорогие машины. Стоят, ждут чего-то, соседок наших расспрашивают. Не поверишь, какие люди приезжали! Да все с охраной. Денег мне сулили, чтоб только в палату до Анечки их провела. Я сразу отказалась, так они медсестричек стали подкупать. Подумала я, подумала, продала квартиру, да купила домик в вашем Кошкино. Никому нового адреса не оставила.
Петрович опустил голову:
- Ты знаешь мою Лизу, она ни за что не согласится получить здоровье такой ценой. Прости, что плохо о тебе подумал. Не знал. Береги дочку.
Мария с тоской и бессилием наблюдала, как сосед, на глазах, словно постарев на добрый десяток лет, обреченно поплелся домой.
- Прости, - едва слышно прошептала вслед, - у меня одна дочка. Я не могу ее потерять.
Решительно закрыла калитку и пошла в дом.
- Анечка, чайку будешь? - спросила с порога. Дочка не отозвалась. Не чуя ног под собой, зашла в комнату Анюты и бессильно опустилась на стул:
-В прятки поиграть решила?
Обернулась к окошку и охнула: знакомая курточка и шапочка маячили на крыльце соседского дома. Что ж она делает? Почему не жалеет себя?
Мария прикусила губу: неужели мы, взрослые, сознательно давим в себе милосердие, добро, самопожертвование?
И только в наших детях иногда эти качества проявляются в концентрированном виде, чтобы мы видели: мы может быть и такими. Мы должны быть такими несмотря ни на что… Должны?